«Литературная одиссея»: в гостях у Чехова

Ноябрьским пасмурным днём Митя сидел за столиком у компьютера, а Катя, лёжа на кровати, листала в смартфоне фотки, вспоминая солнечное весёлое лето у бабушки с дедушкой. Но вдруг Катя спросила Митю: «Ну что, кто следующий?» Митя с готовностью отодвинулся от столика, и Катя увидела портрет Чехова на весь экран. «Я думаю, — Митя уверенно посмотрел ей прямо в глаза, — это будет Чехов».

^{_{Автор этого и других рисунков — художник Владислав Ярцев}}

И снова в путь!

— Понимаешь, Катя, — пояснил Митя, — после той чудесной встречи с Некрасовым в Карабихе меня не оставляла мысль, что мы упускаем что-то важное. А потом озарило. Эта встреча — самая интересная из всех — была именно с тем, чьё творчество более 50 лет изучал Чуковский, с общения с которым и началась наша одиссея! А раз так, возможно, стоит изучить работы Корнея Ивановича и обратить внимание на тех, кому он посвятил много времени? Я прочёл его книгу «О Чехове». И сразу же понял, что Чехов – тот, кто нам нужен! Вот послушай: «... но больше всего он любил веселиться с людьми, озорничать, хохотать вместе с ними», «После самой сердечной, радостной встречи поднялся общий беспричинный хохот, и этот хохот повторялся потом аккуратно каждый вечер». Хохот был совсем не беспричинный, потому что его причиной был Чехов».

— Да, любопытно, — сказала Катя, — хотя мне почему-то его рассказы и пьесы совсем не казались весёлыми…

— Честно говоря, если бы Чуковский не опирался на письма самого Чехова, я бы решил, что Чуковский попросту идеализирует этого человека, — признался ей Митя. — Вот, например: «Он при первом знакомстве с людьми почти всегда относился к ним с полной доверчивостью, и так неистощима была его душевная щедрость, что многих людей он был готов наделять богатствами своей собственной личности. И потому в его письмах мы так часто читаем: «Славный малый», «душа-человек», «великолепный парень», «симпатичный малый и прекрасный писатель», «милый человечина, тёплый», «семья великолепная, тёплая, и я к ней сильно привязался» И т. д.». Характерны не только его отзывы о людях, он постоянно стремился быть полезным своим знакомым: как пишет Чуковский, «Людям помогал так неутомимо и деятельно, словно был не человек, а учреждение». Даже будучи в тяжёлом состоянии, он помогал с починкой часов одной ялтинской жительнице, три или четыре раза ходил в Москве к часовщику, потом продал их, купил ей новые. И таких мелких эпизодов множество! И это даже без учёта его активной благотворительной деятельности — он ведь и школы строил, и крестьян лечил бесплатно, и с холерой сражался!

— Действительно, круто, — сказала Катя. — Но я где-то читала, что при всём его добродушии, он не очень-то любил раскрывать свою душу перед посторонними.

— Чуковский это тоже отмечает. Как и главную загадку Чехова, которого Лев Толстой называл «Пушкиным в прозе». Язык Чехова считается образцовым, а начинал-то он отнюдь не идеально. Вот, послушай: «История нашей литературы не знает другого примера такого разительного перерождения писательской личности. Даже между ранними виршами молодого Некрасова и его позднейшими стихами не лежит такая глубокая пропасть, как между первыми и позднейшими произведениями Чехова. Безвкусица заменилась у него строгим, взыскательным вкусом, неряшливый словарь — классически-благородным, музыкальным и ясным до хрустальной прозрачности». Может быть, он нам эту загадку раскроет?

— А я книгу «Чехов без глянца» Павла Фокина, пока мы про Чехова беседуем, в Интернете нашла. Фокин пишет, что Чехов был соткан из противоречий. Например, автор искромётных юмористических рассказов и водевилей, Чехов общественным мнением оказался зачислен в разряд пессимистов, к театру относился с нескрываемым скепсисом, но стал выдающимся драматургом, трудоголик, он более всего на свете любил праздность. Ну и так далее.

— Ну да, даже внешность его была противоречивой. Большинство людей в наше время представляют его в пенсне, с удлиненной бородой, а ведь его обычный, на протяжении почти всей его жизни внешний вид, был вот каким.

— Это он в Мелихове где, прожил с 1892 по 1899 год со своим отцом Павлом Егоровичем и матерью Евгенией Яковлевной. А вот и само Мелихово в наши дни.

— А это домик в Ялте, куда он переехал по настоянию врачей из-за туберкулёза и где он прожил последние 6 лет жизни, с 1899 по 1904 год, вместе с матерью и сестрой Марией Павловной.

— И куда же мы попадём? — спросила Катя. — Мне домик в Ялте кажется интереснее.

— Чехов любил оба места. Правда, в Мелихове написал значительно больше, чем в Ялте — 42 произведения! Так что…

— Сейчас мы это и узнаем! — решительно сказала Катя и вскочила с кровати.

Дети взялись за руки и одновременно произнесли магическую фразу, подсказанную им игрушечным говорящим львом Корнея Чуковского перед их самым первым путешествием в прошлое:

— Литература — это чудо! Скорей умчи ты нас отсюда. Антон Павлович Чехов!

И снова лето!

И сразу оказались в самом разгаре чудесного лета перед жёлтым домом с зелёной крышей, рядом с колоколом на столбике.

Перед ними на грядках росли разнообразные и не знакомые растения. За грядкой, вдоль аллеи, которая шла от дома, росли молодые яблони и вишни. Между ними раскинулась поляна клубники, повсюду — кусты смородины и разные цветы. Но Митю заинтересовал колокол. Он дотянулся. И раздался звонкий «бом!».

И тут рядом с ними вырос высокий улыбающийся мужчина со слегка прищуренными смеющимися глазами в летнем костюме с бабочкой, в шляпе и с букетом белых роз.

— Этим колоколом всех созывают на обед в полдень, а уже 2 пополудни, — хмыкнул он. — Вот и проверим, кто придёт ещё раз пообедать. Чехов Антон Павлович. А вы, вероятно, Митя и Катя, о которых меня предупреждал лев Корнея Ивановича? Добро пожаловать в Мелихово 1895-го года!

Первыми на звук колокола прибежали две таксы на коротеньких кривых ножках — коричневая и черненькая.

— Ну конечно, кто же ещё готов обедать постоянно! Знакомьтесь, дети, это Хина Марковна и Бром Исаевич, мои верные четвероногие друзья!

— Вы же именно им однажды широкие улыбки белилами на мордочках нарисовали?

— Да, была история! — улыбнулся Чехов. — У такс, как сами видите, вид всегда несколько сонный и грустный. Поэтому над их широкими улыбками все смеялись до слёз.

Митя и Катя сразу же начали гладить Хину Марковну и Брома Исаевича, которые крутились у них под ногами с действительно грустным видом…

— А я как раз немного роз срезал, смотрю — вы.

— А вы же из Цейлона мангустов привозили, тоже скоро прибегут? — Митя явно нашёл этот вопрос в своём блокноте.

— Не только мангустов, но и одну пальмовую кошку, которую мне продали под видом мангуста. Но невыносимые животные оказались, портили вещи, донимали гостей, — пояснил Чехов. — Отдали их в Зоологический сад. Маша, сестра, их навещает. Они там весьма популярны.

— Антон Павлович, а что это за грядки с такими разными растениями? — спросила Катя.

— Мы называем это «Уголком Франции», — улыбнулся Антон Павлович. — Маша тут выращивает культуры, нетипичные для наших широт. Артишоки, томаты, баклажаны, спаржа, бамия… У нас тут даже дыни с арбузами как-то выросли!

— Какой сад у вас красивый!

— Мы с отцом в усадьбе 60 вишен посадили, а ещё яблони, сирень, ели, клёны, вязы, сосны, дубы, лиственницы. Одному Богу известно, в чём наше настоящее призвание, может, если бы не литература, я стал бы садовником, — засмеялся Чехов. — Садоводство — это же именно созидание в чистом виде, то, что я очень люблю.

— Да, у нас тоже дедушка Вова любит за садом ухаживать, — начал было Митя, но тут к ним подошёл высокий, крупный и благообразный старик с тяпкой.

— Антоша, кто это тут у нас раззвонился? — у старика было строгое лицо и борода, которая топорщилась во все стороны.

— Папа, знакомься, это Митя и Катя... Они…

— Корреспонденты детского издания «Классный журнал», — пришёл на помощь Антону Павловичу Митя, — из Москвы.

— Ах вот оно как, — старик как будто потерял к ним интерес. — Очень приятно! Только вот детей-журналистов у нас до сих пор и не было.

— Митя, Катя, — спохватился Чехов, — это мой отец, Павел Егорович, знакомьтесь!

— А мы так и поняли, рады знакомству!

— Пойду я, с огородом закончу, — мягко произнёс Павел Егорович.

— Папа, могу ли вас попросить розы в дом отнести? — попросил отца Чехов. А когда тот, взяв розы, ушёл, Антон Павлович заметил, что Павел Егорович человек не очень общительный, да и дел по хозяйству очень много.

— Антон Павлович, — Митя взял быка за рога. — Я читал, когда вы были мальчиком, жизнь в вашей семье была непростой, вы с детства работали в лавке, отец был строг к вам, а потом вообще уехал от долгов в Москву, за ним потянулись и остальные, а вы один оставались в Таганроге, доучиваясь в гимназии. Получается, что именно теперь в Мелихове у вас всех появился тот самый уютный мир, которого не было в вашей семье? Наверное, здорово писать в такой атмосфере?

Чехов как-то задумчиво посмотрел на Митю, а потом на Катю.

— Знаю, знаю! — сообразила Катя, — вы же не любите говорить о себе, у вас же «автобиографофобия»...

— Да нет, ребята, от вас у меня секретов нет. Отец, как и мать, единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. А Мелихово нам действительно очень дорого, потому что стало первым нашим настоящим домом за долгое время. В Москве приходилось жить на съёмных квартирах, а тут — снова вместе в собственном доме! Мы тут действительно счастливы. Братья навещают, сестра здесь с пятницы по понедельник, друзья постоянно в гостях, можно за садом ухаживать, рыбачить. А для работы у меня флигель есть. Чего ещё можно желать?

Окружённый розами флигель действительно находился буквально совсем неподалёку, над ним на флагштоке развевался небольшой красный флажок.

— Я же тут и крестьян с их хворями принимаю, бесплатно, разумеется, Мапа мне ассистирует. Если флажок развевается, значит, мы готовы к приёму.

— Мапа? — удивилась Катя.

— Да я так Марию Павловну, сестру, называю, по первым двум буквам имени и отчества, улыбнулся Чехов, — Но обычно я во флигеле писательством занимаюсь, чтобы гости не мешали. Гостей-то я люблю, но писание с антрактами — это то же самое, что пульс с перебоями. Вообще-то флигель строили именно для ночёвки гостей, но теперь я тут от них и спасаюсь.

Творческая гавань

Небольшой коридор украшал витраж на окне, окрашивающий всё вокруг в разные цвета.

— Ах как здорово! — восхитилась Катя. — Как в сказке!

— Венецианское стекло, — пояснил Чехов. — В доме такое же есть.

Далее в стену была встроена печь, которая, когда было необходимо, обогревала и спальню писателя слева, и кабинет писателя прямо по ходу. Спальня была совсем крохотная.

В кабинете стояли стол, диван, пара кресел и стул. Митя сразу присел на диван попробовать, насколько он удобен, а Катя стала разглядывать фотографии и картины на стенах.

— Тут и фотографии из моих путешествий, и живопись от родных и друзей. А вот тут, — Чехов сел за стол, — я работаю. И очень хорошо тут пишется, скажу я вам! Хотя иногда, конечно, душновато.

— Над чем сейчас работаете? — поинтересовалась Катя.

— Пьесу пишу, наверное, назову её «Чайка».

— Та самая «Чайка»? — не смогла сдержать изумления Катя.

— Почему та самая? — заинтересовался Чехов.

— Ой, простите, Антон Павлович, — Митя взял ситуацию в свои руки, — мы же не можем о будущем говорить. Но раз уж мы коснулись творчества, могли бы вы рассказать, как пишете? Рассказ от замысла до реализации, так сказать...

— У нас, как я помню, всего час времени — сказал Чехов. — Поэтому коротко. Первый этап – накопление и отбор материала. У меня получается писать только по воспоминаниям, никогда не писал с натуры. В памяти, как на фильтре, остаётся только нужное. Следующий этап – обдумывание. Прежде, чем сесть писать, тщательно продумываю сюжет, образы. Параллельно с работой в саду, рыбной ловлей и даже во время общения с гостями. Третий этап работы над произведением — писание. Стараюсь приступать не спеша, с удовольствием, пытаюсь находить приятность в процессе. Ну и четвёртый этап — отделка. Ранее, когда я от безденежья писал очень много, я пренебрегал этим этапом, сейчас же считаю его очень важным. А начинающим советую максимально сильно сокращать, особенно начало. Краткость — сестра таланта.

— Очень интересно! — сказала Катя. — Хотя и…

— Ничего удивительного? — опередил её Чехов.

— Да, — честно сказала Катя, — нам примерно то же самое наш наставник на литературном кружке рассказывает.

— Но здесь очень важно работать регулярно. Без регулярной обязательной работы с чётким графиком ничего не получится.

— А какой у вас график? — Спросила Катя

— Стараюсь вставать около 5 утра, потом работаю в саду, принимаю первых пациентов, если есть. К 8 часам пьём кофе, с 9 до 12 работаю с текстами, думаю, читаю, потом обедаем. Стараюсь избегать сытости, иногда обхожусь и тарелкой бульона. Потом могу и поспать или поработать в саду, а потом снова работаю до самого ужина в 7-8 часов. За ужином у нас веселье, смех, шутки. После ужина частенько устраиваем музыкальные вечера. Но спать расходимся в 10 вечера.

— Ну хорошо, — сказал Митя и задал вопрос формата «быка за рога», явно записанный в блокноте, который он даже приоткрыл. — Вы очень вежливый человек, однако были случаи, когда друзья и знакомые себя узнавали в героях ваших произведений и были недовольны. Например, ваш друг Левитан даже хотел вызвать вас на дуэль из-за рассказа «Попрыгунья», так как счёл, что это история о нём и ещё об одной даме…

— Я пишу о ситуации в её обобщённом виде, и то, что она произошла со знакомыми, не значит, что такого не было с кем-то ещё. Это, так сказать, типическая история, интересная вовсе не узнаванием. И тут уж пожелания как-то смягчить или сделать не таким узнаваемым входят в противоречие с самой природой литературного произведения.

Потом Митя поднялся на балкон, но широкому обзору мешали деревья, которых было очень много.

— Пойдёмте, я вам ещё домашний пруд покажу, — предложил Чехов, когда они вышли из флигеля. — Я там часто гуляю, над сюжетами раздумываю. И рыбу развожу — карасей и линей. Он, конечно, маленький, не зря мы его аквариумом называем. Но порыбачить можно. А это очень помогает сосредоточиться.

— Прямо, как Паустовский, — пошептал Митя Кате на ухо, когда Чехов от них отвернулся.

— Есть тут и другой пруд, побольше, как только в усадьбе поселились, выкопали, но у нас не так много времени. Предлагаю направиться уже в дом, проведу вам небольшую экскурсию, там и поговорим.

— А остальное смотреть не будем? — уточнила Катя. — Я читала, у вас тут настоящее сельскохозяйственное предприятие! Коровы, лошади, овцы, куры, гуси.

— А ещё поля и лес, — улыбнулся Чехов. — Вряд ли это можно назвать предприятием, себя обеспечиваем необходимым, и хорошо. Но хозяйственные постройки — конюшню, людскую, баньку, кухню и прочее — посмотреть не успеем.

— Наверное, многих персонажей ваших произведений, особенно владельцев усадеб, которые занимаются хозяйством, вы рисовали сами с себя? — спросил Митя.

— А иначе и невозможно, — пояснил Чехов. — Писатели всегда пишут про себя, в первую очередь, так что очень многое в произведениях я, конечно, брал из своей жизни. Но не стоит относиться ко всему буквально, это всё лишь материал.

Обратно к входу в дом пошли с другой стороны, и дети увидели ещё один фасад — с верандой.

— Здесь тоже отдыхаем, чай после обеда с гостями пьём, читаем, веселимся, — пояснил Антон Павлович. — Ну, пойдёмте. А мама и сестра нас уже заждались, папа, разумеется, им уже рассказал о детях-корреспондентах из Москвы.

Дома у Чехова

У входа в дом их и правда уже поджидали мама Чехова, Евгения Яковлевна, кроткого, но энергичного вида, и его сестра — хрупкая, нежная Мария Павловна, которая как раз приехала на выходные. Милые женщины в летних платьях улыбнулись гостям, а Антон Павлович представил Митю и Катю как юных корреспондентов «Классного журнала» из Москвы, которые приехали взять интервью, и времени у которых совсем немного.

А затем попросил их позаботиться о чаепитии и обязательно принести собственных варений, а потом сразу пригласил детей в дом. Они оказались в небольшой прихожей с окном из разноцветных стекол, как во флигеле, платяным шкафом, вешалкой на стене, зеркалом в деревянной раме.

— А я вот читал, — вспомнил Митя, — что у вас тут комнаты идут одна за другой, и одну гостью вы провели через разные двери по кругу раза три, называя комнаты по-разному…

Антон Павлович засмеялся, да так заразительно, что Митя с Катей тоже невольно захохотали.

— Да, это была молодая писательница Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, — отсмеявшись, промолвил Антон Павлович. — С ней и другая была история. У нас тут голуби есть, кофейного цвета, египетские, и кошка точно такой же раскраски. Так я её разыграл, сказал, что эти голуби произошли от скрещивания обычных голубей с этой кошкой! Ничего не могу с собой поделать.

— Но все ли понимают ваши шутки?

— Если кто шуток не понимает — пиши пропало, — улыбнулся Чехов, — но сейчас на шутки нет времени. Всего тут 8 комнат. Начнём осмотр с моего кабинета.

Кабинет представлял собой светлую комнату с большим окном почти во всю стену, письменным столом, книжными стеллажами до потолка, турецким диваном, фотографиями и картинами на стенах.

— Тут я тоже работаю, если гости не слишком навязчивые. Рядом гостиная, где порой целыми днями играют и поют романсы, что способствует элегическому настроению.

В гостиной был рояль, кресла, столик с высокой лампой, на котором лежало лото.

— Ваша любимая игра? — уточнила Катя.

— Да и не только моя, — улыбнулся Антон Павлович. — Но обычно мы с гостями зимой в неё любим играть.

Катя снова начала рассматривать картины, Митя попытался открыть рояль, но Чехов поманил их в комнату Маши, где висело ещё больше картин.

— Маша у нас художница, — улыбнулся Антон Павлович. — Как и брат Коля, Царствие ему небесное.

В следующей комнате на стене висел большой портрет Пушкина.

— Из-за этого портрета мы чаще всего называем комнату «Пушкинской». Но если гостей много, открываем двери, и эта комната становится продолжением гостиной, отсюда и второе называние — «малая гостиная». И ещё целый ряд названий — и «для гостей», и «угловая», и «диванная», и «газетная», и «тёмная», и «кабинет», и просто «проходная». Так что разыграть Татьяну Львовну было совсем не сложно, — улыбнулся Чехов. — Здесь, бывает, спорим, отдыхаем, в общем, ещё одна гостевая комната.

Далее Антон Павлович показал свою спальню, одну из трёх комнат, наряду с комнатой Маши и матери, оборудованную умывальником. Здесь же был и маленький письменный столик рядом с кроватью, на котором лежали листы бумаги.

— Это если ночью не спится, и нужно поработать, — пояснил он. — А вообще всегда ношу с собой записную книжку.

В подтверждение своих слов Чехов достал её из кармана жилета.

— Если идея в голову приходит, сразу её записываю карандашом, да и вам советую так поступать. Впрочем, смотрю, у вас уже есть…

— Да это я вопросы готовил, так-то записи не веду, — сконфузился Митя.

— Обязательно заведите, незаменимая вещь! Если мысль не записать, она может просто исчезнуть, со всеми теми возможностями, которые она даёт.

Далее Антон Павлович показал комнату отца — узенькую, похожую на монашескую келью, с иконостасом и скрипкой, висящей прямо на стене.

— Вечерами отец запирается в своей комнате и, аккомпанируя себе на скрипке, поёт псалмы. Обратите внимание, у него на конторке лежит большая тетрадь. Это дневник, который папа ведёт с первого дня пребывания в Мелихове. А ещё здесь мы ведём систематические наблюдения за погодой. В прошлом году я даже стал корреспондентом отдела сельской экономии и сельскохозяйственной статистики министерства земледелия и государственных имуществ. Этот отдел занимается сбором статистических сведений от хозяев-корреспондентов для составления прогнозов и отчётов об урожае, ценах на рабочие руки и т.д. Так вот, Павел Егорович делает в дневнике наряду с прочими ещё и метеорологические записи: температура воздуха, осадки, ветер. 8–10 раз в год мы переносим эти записи в специальные бланки и посылаем в Петербург.

А затем Чехов показал комнату матери, пояснив, что когда он только приобрёл усадьбу, здесь находилась кухня, которую позже разместили в отдельном домике.

В коридоре между комнатами Чехов обратил внимание ребят на здоровенные сундуки.

— Когда гостей много, они и тут спят, прямо на сундуках, — весело улыбнулся он. — Летом, конечно, какая уж тут работа, мешают порой очень. Приходится через не могу.

— Антон Павлович, — решила уточнить Катя. — Но вы ведь очень любите, как вы говорите, многолюдство. И работать тоже любите. Как это у вас совмещается?

— А вот так и совмещается, — улыбнулся Чехов. — Я же не ангел, лениться и ничего не делать очень люблю, но надо всё же держать себя в узде, заниматься самодрессировкой.

А затем повёл всех в столовую — большую и просторную, в углу которой на отдельном столике уже парил самовар.

— Вот тут мы обычно все вместе обедаем и ужинаем. Если нужно, а нужно бывает часто, стол ещё и раздвигается. Жаль, конечно, что у нас настолько ограниченное время, а то накормили бы вас как следует, по-чеховски. А пока, — Чехов жестом пригласил ребят за стол, — попьём чаю. И поговорим.

Важные вопросы за чаем

Ребята сели за стол, Евгения Яковлевна и Мария Павловна принесли варенья собственного приготовления – было там и клубничное, и смородиновое, и малиновое, и вишнёвое, и яблочное, и даже пастила из дыни и крыжовника.

— Антоша у нас сластёна, — улыбнулась Евгения Яковлевна. — Но вы, наверное, тоже?

— Конечно! — ответила Катя, а Митя ответить уже не мог, рот его был занят пастилой.

Мария Павловна также принесла пирожки с капустой, говядиной, мясом, сёмгой, морковью, грибами, а Евгения Яковлевна лично разлила чай по чашкам. Затем мама и сестра Антона Павловича покинули столовую.

Чехов помешал чай серебряной ложечкой и посмотрел на часы на стене.

— Спрашивайте, ребята, а то у нас осталось 20 минут.

— Антон Павлович, очень бы, конечно, хотелось понять ваш творческий метод, — начала Катя. — Ну и как ваше творчество связано с этим вот местом…

— Здесь, Катенька, я нашёл много новых сюжетов, в том числе, из крестьянской жизни. Ну а творческий метод… Скажу так — вообще обо всём и обо всех можно написать очень интересно, во всём сюжет, главное его найти. С людьми всегда происходит всякое, и эти события часто повторяются, но каждый человек уникален. И у меня всегда было желание изучать людей, наблюдать, понимать. А потом и описывать.

— А вот я читал ваши письма, — заметил Митя, — где вы пишете о том, что именно вам не нравится в людях: чванливость, самовозвеличивание, невоздержанность, тщеславие, ложь. Но ведь вы, как я читала, порой ошибались в людях и даже рвали связи с друзьями из-за той же лжи. Получается, иногда вы ошибались в людях, но по-прежнему любите, когда гостей много?

— Идеальных людей не существует, но есть стремление быть лучше или отсутствие этого стремления, — подумав, сказал Чехов. — Я ведь тоже по своей природе вспыльчив, но ещё в юности научился держать себя в руках, ведь распускать себя порядочному человеку не подобает. Поэтому, кстати, на людях я всегда в костюме и в галстуке-бабочке. Может быть, я действительно кого-то плохо понимал. Возможно, я даже зря с ними рвал связи. Но хороших людей, конечно, больше. И хорошего в людях больше. Если я на ком-то и обжёгся, то это не повод менять отношение к остальным.

И тут Митя решил задать главный вопрос.

— Антон Павлович, не знаю даже, как спросить…

— Смелее, Митя, спрашивайте как есть.

— Корней Иванович Чуковский, который очень вас любит, пишет, что история нашей литературы не знает другого примера столь разительного перерождения писательской личности: то, как вы писали в начале вашего творческого пути, очень сильно отличается от написанного позже. Ваш стиль письма, такой, как у вас сейчас, считается эталонным, но как вы научились так идеально писать?

— Мне кажется, ребята, ключевое понятие и фактор, определивший мою жизнь, это самодрессировка, как я её называю. Видимо, та тяжёлая ситуация, в которой я оказался в юности, научила меня принимать правильные решения, быстро устранять ошибки и действовать целеустремлённо и рационально. Я очень рано стал взрослым, в прямом смысле этого слова. В Таганроге, где я остался один, продолжая учиться в гимназии, мне приходилось распродавать оставшееся имущество, а деньги отправлять в Москву, на жизнь себе зарабатывая уроками. Да и потом, уже в Москве, я учился, лечил, писал, и всё это время помогал семье. Когда появилась возможность отойти от поденной работы в юмористических журналах, я стал более тщательно работать над текстом, над каждой фразой. Всегда надо выбрасывать лишнее, очищать фразу. Творить нужно медленно, вдумчиво, чеканя каждую фразу.

— Получается, что любой человек может стать хорошим писателем, если проявит такую же целеустремлённость? — обрадовалась Катя, недавно решившая стать писателем.

— Думаю, что нет, — честно сказал Чехов. — Вообще о писателе можно судить по языку. Если у автора нет слога, он не будет писателем. Но чтобы понять, есть ли у тебя слог, нужно постоянно работать над каждой фразой. Начинающим авторам я бы советовал учиться у Лермонтова. Не знаю языка лучшего, чем у него. Одна «Тамань» чего стоит. Такое мог написать только гений. Нужно брать его рассказы и разбирать, как разбирают в школах, по предложениям, по частям предложения... Так и учиться. И главное, нужно заниматься многописанием не покладая рук. Писать, писать и писать, пока пальцы не сломаются! Многописание — великая, спасительная штука, а вот малописание для пишущего так же вредно, как отсутствие практики для медика.

— Да, вы часто подчёркиваете идею о том, что работать надо, — аккуратно начал Митя. — Но уж простите за пафосный вопрос, а какова цель вашей жизни?

— Пожалуй, моя цель — улучшать мир всеми способами, на которые я способен, — почти не задумываясь, ответил Чехов. — А сделать это можно, только постоянно работая. Рассказы ведь я пишу не просто потому, что я хочу самовыразиться, через это я хочу сделать мир лучше. Поэтому я и благотворительностью занимаюсь, и школами, и крестьян лечу. Я не просто не могу отказать в помощи, я считаю оказание помощи основной целью.

— Но ведь вашей литературной целью до недавних пор был роман, который вы так и не написали...

— Да нет, Катенька, не было у меня такой цели, — улыбнулся Чехов. — Да, хотел написать, поскольку считалось, что роман — это признание величия автора. Но потом понял, что с моим ритмом жизни роман не для меня. У меня, так сказать, мелкий почерк. Да и на этот момент, а может, и не без моей помощи, рассказы начали считаться вполне достойным жанром. А из набросков для романа у меня повесть «Три года» получилась.

— Антон Павлович, а вот у нас в школе сейчас проходят многие ваши произведения в разных классах. Но почему именно для детей вы писали не часто? — спросила Катя.

— Для детей у меня только рассказ «Белолобый», недавно закончил, по просьбе журнала «Детское чтение», — улыбнулся Чехов. — Про детей пишу много, но так называемой детской литературы не люблю и не признаю. Детям надо давать только то, что годится для взрослых. Например, «Фрегат Паллада» Гончарова или Гоголь читаются охотно и детьми, и взрослыми. Надо не писать для детей, а уметь выбрать из того, что написано для взрослых. Уметь выбрать лекарство и дозировать его — это целесообразнее и прямее, чем стараться выдумать для больного какое-то особенное лекарство только потому, что он ребёнок. Простите сие медицинское сравнение.

— А разве «Каштанку» вы не для детей писали? —удивился Митя.

— Нет, конечно, — улыбнулся Чехов. — Детям этот рассказ, конечно, нравится, но когда я его писал, обобщив целый ряд похожих реальных историй, то имел в виду обычных читателей.

Антон Павлович взглянул на часы.

— Ребята, час почти прошёл. Как раз успеем. Подождите минутку.

Чехов вышел и почти сразу вернулся с тем самым букетом белых роз.

— Это для ваших родителей, — улыбнулся он, — в благодарность за таких детей, как вы. Мне было очень приятно с вами провести время.

Чехов протянул букет Кате и сразу, как бывало со всеми, с кем ребята встретились в прошлом, рассыпался на сиреневые точки вместе со столовой.

Сюрприз от родителей

А Митя и Катя тут же оказались в своей комнате. Как раз в этот момент к ним в детскую зашли папа с мамой. И опешили, увидев букет у Кати в руках.

— Дорогие папа с мамой, — не растерялась Катя и протянула им белые розы. — Это вам.

— Откуда? — улыбнулась мама. — Ах, какой аромат!

— От Чехова, в благодарность за наше воспитание, — честно сказал Митя, вспомнив, что Антон Павлович не любит ложь.

Но отец, конечно, понял это по-своему.

— Ах вы шпионы, — хитро улыбнулся он, — а мы хотели вам сюрприз устроить. Откуда вы знаете, что мы сегодня идём в Московский художественный театр имени Чехова на «Вишнёвый сад»?

— Да мы и не знали, — честно ответила Катя.

— Но хотели бы сходить на все спектакли Чехова, — признался Митя, — и прочитать все произведения.

— Ну, — улыбнулся папа, — за 26 лет творчества он создал более 700 произведений, так что все прочитать получится очень не скоро. Начните со списков лучших произведений Чехова по версии Льва Толстого, Ивана Бунина и современных чеховедов, недавно прочитал у вас в «Классном журнале».

— Ого, — удивился Митя, — а мы и сами эту публикацию пропустили из-за большой нагрузки в школе. Спасибо, папа!

— А ещё, — вспомнила Катя, — нам срочно нужны 2 блокнота.

— Зачем? — удивилась мама.

— Будем записывать наблюдения и идеи, которые приходят в голову!

«Классный журнал» благодарит за помощь в подготовке материала Музей-заповедник А.П. Чехова «Мелихово» и лично его учёного секретаря Любовь Аверкину; Дом-музей А.П. Чехова (отдел Государственного музея истории российской литературы им. В.И. Даля) в лице его руководителя Эрнеста Орлова и ведущих научных сотрудников Галины Колгановой и Виктора Зайцева; «Виртуальный художественный театр» в лице его создателя и бессменного консультанта «Литературной одиссеи» Павла Суркова.

Информационную поддержку «Литературной одиссее» оказывают Российская библиотечная ассоциация, Российская школьная библиотечная ассоциация, Московская дирекция по развитию культурных центров «Мосразвитие», Российская государственная детская библиотека, Центральная городская детская библиотека им. А. П. Гайдара и ПАО «Ростелеком»