Валерий Веларий на конкурс «Мы и наши маленькие волшебники!»

Конкурс рассказов для семейного чтения «Мы и наши маленькие волшебники!» «Литературного агентства Софии Агачер» и детского издания «Классный журнал», в котором могут принять участие и взрослые, продолжает писатель и драматург Валерий Веларий (Бегунов).

 

Как кормить борщом по науке

В детстве меня невозможно было накормить супом или борщом. Ни в какую! Не лю-бил я первых блюд. Я застывал над тарелкой, упрямо бычился и без конца водил ложкой туда-сюда. То зачерпывая суп или борщ, то медленно выливая его обратно в тарелку – но только не в рот.

Но однажды мой любимый дяде-дед или дедо-дять придумал беспроигрышный способ скармливать мне первое. Без упреков, скандалов, приказаний и уговоров. До последней капли в тарелке. Но сперва надо рассказать об этом замечательном человеке, дружбой с которым я очень дорожил.

Это был младший брат моей бабушки по матери. То есть, двоюродный дед. Однако я называл его дяде-дед или дедо-дядь. Или просто – дядя. Он был крупный ученый мирово-го уровня, профессор в Ленинградском кораблестроительном институте и разрабатывал судовые двигатели для грузовых судов. Огромного роста, могучий, он прекрасно играл в баскетбол. А еще обладал замечательным мягким баритоном. Даже учился одно время в консерватории со знаменитыми сестрами Лисициан. Но выбрал не искусство, а науку. Посчитал, что наука и техника – это более точное и надежное занятие.

Мы с самого раннего моего детства и сошлись с ним в научном подходе ко всему, что встречалось в жизни. То, что во мне есть эта «научная жилка», дедо-дядь уловил сразу. На этом и подловил меня, придумав, как скармливать мне борщи и супы. Но еще немного о нем. Артистичный, он любил время от времени поразить наше мальчишеское воображе-ние. Сидя в одном конце комнаты, он комкал ненужную бумагу или старую газету. А по-том особым движением… ну, знаете, типичным броском баскетболиста: рука идет вперед и вверх, а кисть как бы накрывает сверху начало движения… и вот таким манером дяде-дед посылал бумажный комок точно в корзину для мусора на другом конце комнаты.

Но не эти таланты поражали нас, мальчишек. Сногсшибательное впечатление произ-водила способность моего дяде-деда лежать на волне, как бревно. Ведь если лечь на воду плашмя, на живот или на спину, то через какое-то время ноги начинают опускаться, и ты уже плывешь столбиком. Мой дедо-дядь был из тех немногих людей, кто мог, вытянув-шись, лежать на волне на спине часами. В согнутых в локтях руках он держал перед со-бой газету. И порой так и задремывал с нею. И волны Черного моря плавно покачивали этого Гулливера и медленно несли его вдоль Крымского побережья, как дредноут.

После школы я поступил в Корабелку в Питере, тогда — в Ленинграде. И стал часто бы-вать в доме дяде-деда. Мы вместе хозяйничали и со сдержанным удовольствием общались на всякие темы. Как-то раз он сказал:

— Тащи сахарницу. Насыплем сахар.

Сахарница была фаянсовым шаром. С одного бока у него была ручка. А с другого — но-сик. Сахарница выскользнула у меня из рук, грохнулась на стол, и у нее отлетела ручка.

— М-да, — сказал дедо-дядь, взял в одну руку сахарницу, в другую — ручку и осмотрел их.

— Для шара, — «научным тоном» заметил я, — это была лишняя деталь.

Тут сахарница вывернулась из руки дедо-дядя, и у неё отлетел носик.

— Ты прав, — тоном исследователя сказал дедо-дядь. — Для шара и эта деталь лишняя.

— Теперь у нас сахарница идеальной сферической формы, — глубокомысленно заметил я.. И дяде-дед с готовностью, в том же глубокомысленным тоне, согласился:

— Что ж. Будем пользоваться сахарницей идеальной шарообразной формы...

Но вернемся к тому, как дедо-дядь скармливал мне борщ без остатка и без сопротивле-ния с моей стороны. Он сажал меня к себе на колени напротив тарелки борща. Брал лож-ку, крест накрест проводил ею по борщу и говорил:

— Сперва вычерпываем вот эту четвертинку.

И загружал эту четверть борща в меня. Потом снова чертил ложкой крест-накрест по тарелке и сообщал:

— А теперь выхлебываем вот эту четвертушку...

И я без задержки выхлебывал четвертушку борща с другого края. Я понимал: тут кроет-ся какой-то подвох. Но в чем состоит надувательство, не мог сообразить. А «научный подход» меня завораживал: я чувствовал, что участвую в особом таинстве. И с каждой но-вой дележкой на четвертинки борщ, ложка за ложкой, исчезал во мне — до последней кап-ли

Я дорожил дружбой с моим дяде-дедом до самых последних лет его жизни.

Море и тапочки

Когда дочка была совсем маленькой, лет трех, мы отдыхали летом у Черного моря, в Крыме, в Севастополе, у наших родственников. Однажды мы вышли из дому и через весь город пошли к морю, в главную бухту, на Графскую пристань.

Город был празднично украшен. Из всех уличных репродукторов гремела музыка, марши, песни. День Военно-Морского флота! А мы шли в бухту смотреть парад кораб-лей.

Дочка временами останавливалась и начинала под музыку танцевать прямо посреди ули-цы. Она изображала фигуры и движения, увиденные по телевизору. И вдруг спросила:

— А почему не все музыки со словами?

— А чтобы им легче было догнать корабли на морском параде, — ответил я. — И чтобы никто не услышал военную тайну.

— А рыбки? Они в море музыку слышат? – спросила, танцуя, дочка.

— Еще как! – ответил я. – Только она не скажут. Просто буду вилять хвостами.

Дочка потанцевала еще немного и вдруг быстрым движением руки скользнула ладо-нью по своей макушке. Я вопросительно посмотрел на дочку, а она пояснила:

— Это военная тайна пролетела над черепушкой на парад! – и она снова мазнула себя по макушке. – А это рыбка хвостиком махнула! И полетела за корабликами. – и закричала на всю улицу: — Привет, рыбка! Жму лапу! Догоняй музыку!

Мы пришли на берег бухты и устроились на камнях у самой воды. Дочка сняла тапочки и поставила на камень рядом с собой. Я тоже снял сандалеты и поставил их на камень чуть повыше. Корабли парадом шли через бухту на рейд в открытое море. Волны докаты-вались до берега и, замирая, лизали нам с дочкой пятки и подошвы дочкиных тапочек.

И тут моряки устроили зрителям сюрприз: сногсшибательное зрелище. Завершал па-рад огромный корабль-спасатель на воздушной подушке. Он плыл над морем, окружен-ный туманом, брызгами и пеной. А сотня его мощных пожарных бранспойтов гнала в не-беса прямые, как столбы, фонтаны морской воды. Где-то в вышине, ну, может в сотне метров над морем, эти фонтаны рассыпались облаком брызг. И эта мельчайшая водяная пыль туманом наплывала на берег.

Дочка в восторге прыгала на камнях. И тут до берега докатились одна за другой кру-тые волны, посланные кораблем на воздушной подушке. Нас с дочкой окатило до колен. Дочкины тапочки унесло в море. А мои сандалеты забросило мне на колени.

— Не хотят плавать, — сказала дочка и укоризненно посмотрела на сандалеты.

Я взял сандалеты и поставил их на то место, откуда скакнули в пучину дочкины тапоч-ки. И тут накатила последняя волна от спасательного корабля и забрала мои сандалеты.

— Ура! – закричала дочка. – Догоняйте подводную лодку! Рыбкам привет! Счастливого плавания!

Парад закончился. Мы с дочкой встали с камней и пошлепали босиком домой. Дочка в мокрой юбчонке, а я в таких же мокрых брюках. Дочка опять потанцевала среди улицы. А потом деловито сказала:

— А по дороге надо зайти в магазин. И купить новую летнюю обувку.

Так мы и сделали.

Георгины и нокаут

В детстве лето я проводил в Крыме, в Симферополе, у дедушки и бабушки. Путь из их квартиры в огромный старый двор я прокладывал не по земле, а по воздуху. Пройти одну комнату, потом – другую, три ступеньки в прихожую, потом еще пять – и только после этого ты во дворе! Вся жизнь уйдет на такое путешествие.

Я прыгал на ближайший подоконник. А оттуда – во двор. Вдоль всей стены квартиры бабушки и дедушки тянулся палисадник. Он заботливо возделывался бабушкой. Густой плющ и вьюнок с колокольчиками по стене. Высоченные гладиолусы, розы, гвоздики, астры. Георгины на длиннющих стеблях! Шириной палисадник — шага в полтора. Огоро-жен от штакетником высотой в метр. И я, пролетая сквозь цветочную чащу, над палисад-ником и щтакетником, приземлялся уже во дворе.

Я не раз расшибал коленки об утоптанную до каменной твердости почву двора. Но что такое разбитые коленки по сравнению со свободным полетом! На лету, правда, я сшибал и две-три головки роскошных бутонов георгин. Но об этом и о связанном со сшибленны-ми георгинами боксерским поединком отдельный разговор, дальше.

Наши старые симферопольские дворы! Роскошное царство тайн! В каждом – и в нашем – росла в центре могучая акация или шелковица. Сараи и старинные подвалы ма-нили неизведанными секретами, словно волшебные пещеры. Обитала во дворе и всякая живность. Всехняя подруга кошка Мурка – она носилась с нами, ребятней, по крышам. То ли её сын, то ли племянник – рыжий хулиганистый котенок. Он совал носу куда ни попа-дя. У одной из соседских семей был курятник. А правителем и повелителем там – огром-ный, злобный, самонадеянный и самовлюбленный петух. Он готов был драться с кем угодно в любую минуту. Без всякого повода. Даже дворовые собаки не связывались с ним. Но однажды рыжий котенок указал увенчанному гребнем террористу его место.

Я подбирал сшибленные в очередной раз головки георгин. Один подкатился под ноги петуху. Он встал над ним и заклекотал: моё! А я подумал: дед с утра пил валерьянку. Ее. обожают кошки. А курицы? Я принес флакон и половину его вылил в куриную кормуш-ку. Петух отогнал сбежавшихся кур и жадно склевал зерно. И его потянуло на подвиги.

Он хамски загоготал (как позже сказал мой дед – «не своим голосом»). И, распустив по земле крылья, с бандитским видом, покачиваясь и вихляя, пошел по двору. Собаки по-прятались. Соседи – и мой день – поняв, что надвигается нечто несусветное, повыскаки-вали во двор. И, учуяв аромат валерьянки, объявился рыжий котенок.

Петух увидел жертву. И двинул на неё. Котенок встал на задние лапы и прижался спиной к шелковице. А когда пьяный в дым петух подскочил к нему, он сделал то, что умеют все кошки. Сперва правой лапой он нанес по петушиной морде серию мощных ударов. Они быть столь молниеносны, что разглядеть их было невозможно. А затем левой лапой котенок провел с другой стороны такую же серию ударов.

Петух неуверенно отошел на два шага. Что-то невнятно буркнул. И рухнул. Он смог встать. Прошел еще пару шагом, волоча одно крыло по земле и что-то невнятно бурча. И грохнулся на бок. Мы, дворовая ребятня, хором считали: «Один… два… четыре… семь…» При счете «девять» петух пошевелился, поднял голову, проорал что-то в небеса и перевернулся на спину в глубоком обмороке.

Котенок забрался на акацию и ждал: что будет? Весь двор зааплодировал.

Мой дед громко провозгласил: «Аут!» Подошел к котенку и высоко поднял его хвост – как судья на ринге поднимает руку победившего боксера. Потом дед вынес из дома блюдце молока. У меня он забрал флакон с остатками валерьянки. А блюдце поднес ко-тенку. Котенок завопил. Головой вниз он сполз по шелковице и прыгнул на деда. Дед по-вернулся ко мне:

— Сколько сегодня сшиб георгин? Две? Три? Пять? Высадишь взамен в палисаднике десять рассад. Бабушка как раз приготовила.

Дед ушел на кухню, неся в одной руке флакон с валерьянкой, а в другой блюдце с мо-локом. Котенок ехал на дедушке, вцепившись в его штанину и орал в полном восторге. Куры заполошенно носились вокруг поверженного повелителя, запинаясь о бутоны геор-гин. Вышла моя бабушка – неся пучок рассад, лопатку, совок, лейку и подкормку. Посто-яла, Неодобрительно поджав губы, постояла над петухом, курами и сбитыми георгинами. Открыла калитку в палисадник и позвала меня кивком головы.

И до ужина, под знающим и опытным руководством бабушки, я постигал науку выса-живания цветочной рассады.

Чаша для шмеля

Когда дочке было года четыре, мы проводили лето у моей мамы в западноукраинском городе Ровно. И случился день, когда с утра и до полудня окрестные шмели доверчиво предлагали свою дружбу дочке. И ей казалось, что она – добрая повелительница природы.

Ровно — город небольшой и старинный. Очень красивый. Зеленый. Окраинными ули-цами можно выйти к озеру и реке. А от дома моей мамы тянулся парк. Огромный! Он шел до центра города и местами похожий на лес, хотя и не очень дремучий. Каждый день ф выводил туда на прогулку дочку. Мы качались на качелях. Кидали камушки в фонтан с фигурой богатыря в центре. Но больше всего любили изучать тайны парка. Мы проклады-вали секретные тропинки среди самых густых кустов. Шли за цепочками муравьев, а те спешили по делам. Мы застывали перед бабочками, притаившимися, словно цветки, на листьях и ветках. И ждали, когда подует ветер, и цветы раскроют лепестки-крылья, пре-вратятся снова бабочек и улетят, кто куда. Я учил дочку обниматься с деревьями и слу-шать, как шумит сок в их глубине. Закрыв глаза, дочка прижималась ухом к коре, и зами-рала. Вдруг что-то среди листьев куста загудело, и ветки стали колебаться-туда сюда.

— Там кто-то заблудился? – спросила дочка, оторвавшись от общения с деревом.

Она заглянула под ветку. Раздвинула две другие в самой середине куста. И вдруг оттуда вылетел огромный шмель. Он покружил вокруг нас и сел на дерево шагах в пяти. Мы по-дошли к нему. Он опять покружил – над головой дочки. Он гудел, как труба, и словно звал за собой. Так, передвигаясь за шмелем от дерева к дереву, мы дошли до огромного каштана. Шмель облетел его несколько раз. Сел в самом низу, у травы, на кору – возле норки – отверстия в коре. Погудел еще. И нырнул в норку.

— Спрятался в домике! – радостно объявила дочка.

Мы присели перед норкой на корточки и по очереди заглянули в ее темноту и прило-жились к ней ухом. Я поднял прутик и поводили им в норке. Оттуда донеслось гудение.

— А теперь я, — сказала дочка и забрала прутик.

Она покрутила им в норке. Оттуда загудело. Шмель вылез из норки. Погудел. Покру-жил вокруг дочки и улетел. Дочка хмыкнула:

— Перекусил, почистил крылышки, переодел штанишки. И улетел в гости.

А я повел дочку через парк на центральную площадь города. Там, во всю длину буль-вара, отходящего от площади, тянулся широкий газон – весь покрытый огромными алыми маками. Просто-таки алый ковер! Мы шли вдоль этих зарослей маков, широко распах-нувших лепестки. Я бережно двумя пальцами подхватил качавшийся на ветру бутон и развернулся его к дочке.

— Смотри, как много внутри всего! Пчелы и шмели, как из чашки, пьют оттуда сок.

Маки были почти в рост дочки. Она то и дело останавливалась, нагибалась, отводила назад и в стороны руки и утопала носом то в одном, то в другом маковом бутоне. И я по-ступил не очень здраво – взял и сорвал с общественного газона один из самых ярких и больших цветков. Я торжественно вручил его дочки. Мы пошли дальше. И вдруг, преду-предив о своем появлении жужжанием и гудением, объявился шмель.

— Это наш знакомый? Который из парка? – спросила дочка.

— Вроде другой, — ответил я. – Полоски не такие, как у того.

А шмель пристроился на лепестки цветка, который несла дочка. Переполз с одного ле-пестка на другой – и нырнул в самую глубину макового бутона. Дочка внутренне замер-ла. Они ступала осторожно и несла маковый бутон, как необыкновенную драгоценность.

Она смотрела прямо перед собой – и одновременно как бы внутрь цветка и внутрь се-бя. Ветер покачивал стебель с бутоном. А дочка словно и не дышала. Шмель временами гудел внутри бутона. И от его движений бутон тоже покачивался. Но дочка боялась за-глянуть внутрь цветка – чтобы не помешать шмелю и не спугнуть его. Она вся проник-лась тем доверием, которое оказали ей природа, цветок и шмель.

А потом, напитавшись, шмель улетел, гудя в вышине на прощанье. Дочка оттаяла. Но до самого дома так и несла цветок, как чудесное хрупкое чудо-сокровище.

Положение о конкурсе, в котором могут принимать участие и взрослые и дети, смотрите по ссылке, рассказы нового и прошлого сезонов прошлого года и новые работы смотрите на сайте «Классного журнала» в разделе «Читать как дышать». Работы на конкурс можно отправить, заполнив эту анкету

Об авторе

Валерий Бегунов (Валерий Веларий), член общественной редколлегии и автор журнала «Современная драматургия», зам. главного редактора интернет-издания «Клаузура», член секретариата Гильдии драматургов России, лауреат драматургических конкурсов: «Я с ранних лет увлекся театром. А в школьные годы начал писать стихотворные пародии. Из-за них меня раза два чуть не вытурили из школы… Потом служил в армии. Жил в раз-ных городах. Много поездил по стране – сперва, как журналист, потом – как театральный критик и участник разных театральных проектов. Любил и люблю лазать по горам, пры-гать через заборы и бегать между деревьями по крутым склонам. А однажды моя пишущая машинка – тогда еще не было компьютеров – подкинула мне замечательное словцо, я взял его как псевдоним – и с той поры я прозаик и драматург Валерий Веларий».

Об организаторах

«Классный журнал» ( http://classmag.ru) – современный журнал для детей младшего и среднего школьного возраста (целевая аудитория 7-13 лет, мальчики и девочки), выпускается с 1999 года издательством «Открытые системы». Каждый номер «Классного журнала» (тираж журнала — 46 тыс. экземпляров, выходит два раза в месяц) содержит самую актуальную информацию для детей. Журнал выпускается полностью на российской издательской и полиграфической базе при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям и распространяется на всей территории Российской Федерации в розницу и по подписке. В 2019 году «Классный журнал» был отмечен знаком «Золотой фонд прессы-2019» 1-й степени, получил диплом «За большую работу по привлечению к чтению подрастающего поколения и воспитанию у детей художественного вкуса» от Союза журналистов Москвы, а на V Всероссийском конкурсе детских СМИ «Волшебное слово» «Классный журнал» был признан «Лучшим журнал для среднего школьного возраста». Скачать для ознакомления 20 номеров «Классного журнала» и журнала для дошкольников «ПониМашка» можно по ссылке .

София Агачер (agacher.com), писатель, автор книги для семейного чтения «Рассказы о Ромке и его бабушке», создатель «Литературного агентства Софии Агачер». Врач, живёт и работает в Москве и в Чикаго. Считает, что книга – это живое существо, а игра – один из основных способов общения взрослых и детей. По её мнению, конкурс коротких рассказов «Мы и наши маленькие волшебники» тоже может стать увлекательной игрой для всей семьи, поскольку вместе можно не только читать, но и сочинять, рисовать и фотографировать.

См. также программу «Классное детство» на радио «МедиаМетрикс», в которой София Агачер и член жюри конкурса «Мы и наши маленькие волшебники!», поэт, писатель, критик, драматург Лев Яковлев рассказали о том, для чего был придуман конкурс.